Какие могут быть проблемы у привилегированных женщин?
Привет, меня зовут Юля Варшавская, я делаю Forbes Woman и дружу с «Косой», и это моя еженедельная рассылка о событиях в жизни женщин, которые показались мне важными.
Но кто, собственно, сказал, что они должны казаться важными лично мне? И вообще, не забываю ли я в этих колонках писать о вещах, которые важны для других женщин?
Конечно, как и все люди на земле, я смотрю на проблемы в целом (и гендерную повестку в частности) сквозь определенные шоры — дальше подставь нужные хэштеги: #мать #руководительница #журналистка #белая_цисгендерная_женщина #миллениалка #эмигрантка и так далее.
Невозможно знать, что болит у ВСЕХ женщин, невозможно говорить даже за большинство — я не питаю таких иллюзий. Но на днях я поймала себя на довольно стыдном обесценивании чужого женского опыта — и хочу сегодня честно об этом рассказать.
На прошлой неделе я оказалась на международной женской конференции, где выступала в одной панели с несколькими русскоязычными топ-менеджерками крупных компаний из разных стран: от Китая до Польши. Говорили о том, как пробить стеклянный потолок, но сохранить целой голову.
Шла туда без особого энтузиазма, уверенная, что ничего нового не услышу, — я таких дискуссий провела десятки. С другой стороны, рассуждала я, опыт в иностранных компаниях наверняка другой — там же стратегии D&I (Diversity and inclusion — разнообразие и инклюзивность) и прочие гендерные радости первого мира.
И каково же было мое удивление, когда первая спикерка, большая начальница в международном бренде, много лет работающая за границей, сразу сказала, что одной из самых сложных вещей для нее было… все время выглядеть идеально на совещаниях и в командировках. Она рассказала, как вставала за два часа до выхода из дома/гостиницы, красилась, мучилась на каблуках — в то время, как ее коллеги-мужчины просто умывались и были готовы за 10 минут. И в этом она видит гендерное неравенство.
Но это еще не все. На ее признание моментально откликнулись остальные участницы: они наперебой стали рассказывать, как общественное давление по поводу внешнего вида отнимает у них кучу времени и денег, потому что надо ходить на бьюти-процедуры, одеваться, краситься, худеть и все такое. То есть вот эти влиятельные, властные, профессиональные и просто мега крутые женщины действительно годами в своей карьере переживали о том, как они причесаны на совещаниях.
Я сидела и недоумевала. Да кого это вообще волнует? Купила пять костюмов и рубашек на все случаи жизни, голову помыла, глаза подкрасила — и пошла. Вот разрыв в зарплатах, неравенство в доступе к образованию и карьерному росту, менсплейнинг, харассмент, в конце концов, декрет и материнство — это серьезные проблемы, почему мы на таком уровне сидим и про туфли разговариваем?
Но ровно в этот момент мне и стало очень стыдно: я позволила себе обесценить чужой женский опыт только потому, что он не похож на мой собственный. И так делать нельзя.
Рыдать в примерочных или терпеть насмешки?
Мне повезло: я и правда редко задумываюсь о том, как выгляжу, не делаю почти никаких бьюти-процедур, кроме маникюра и эпиляции, ненавижу шоппинг и — боже упаси! — практически не ношу туфли. Для выхода из дома хоть в гости в соседний дом, хоть на женский саммит мне надо помыть голову, пропылесосить пиджак и накрасить глаза (моя косметичка весит 200 граммов). В крайнем случае, для съемок можно позвать визажиста, чтобы не сливаться с фоном. Вот и все бьюти-секретики Юлии.
Отчасти это связано с тем, что мне повезло с профессией: за пределами глянца не принято расхаживать в дорогих шмотках и на шпильках, наоборот, приветствуется shabby chic — сидеть в компании журналистов в каком-нибудь винтажном пиджаке за три копейки из секонда и раздолбанных кедосах гораздо круче, чем в брендовом платье. На руку сыграло и время: к концу 2010-х прошла эпоха girlboss и успешного успеха, когда от женщины требовалось все и сразу. Так что каблуки были закинуты в дальний угол, где они до сих пор и пылятся.
Но не торопитесь меня ненавидеть: я пережила максимально травматичный опыт, когда меня практически насильно переодевал бывший, выкинув все старые вещи, обвинив в безвкусице и годами заставляя носить только то, что он одобрял и разрешал покупать.
За 10 лет отношений я рыдала, кажется, во всех примерочных от Москвы до Нью-Йорка (знаю, звучит как проблемы первого мира, но это был настоящий абьюз по меркам любого мира). Из той же подарочной корзины у меня РПП, поэтому обычно я не трачу время на то, чтобы хорошо выглядеть не потому, что я такая урожденная красавица, а потому что «на этом жирном теле все ужасно сидит».
Но главным образом это моя личная форма протеста против навязанных требований к женской внешности. Никогда не забуду, как пришла на свою первую встречу в Forbes: со мной захотела познакомиться одна из «гранд дам» московской женской бизнес-тусовки — это когда очень красивые женщины собираются в очень красивом месте и разговаривают про «женское лидерство». Меня выхватили прямо из редакции, где я сидела в полном шоке от свалившейся ответственности, в джинсах и майке из H&M и с еле как собранными в хвост сомнительной свежести волосами.
И вот в таком виде, очень недовольная (не дают работать!), я наблюдала, как к кафе подъехал майбах, из которого выплыла дива с ног до головы в Chanel и Hermes. На ее лице было написано: и это замарашка — новый главный редактор? В этот момент я поняла, что есть два варианта: либо я буду ломать себя, подстраиваясь под правила этого мира, и снова буду плакать в примерочных. Либо останусь собой, ловя косые взгляды людей, которые считают, что женщина на моей должности должна соответствовать их представлениям о статусе, успехе и ухоженности.
Все так и получилось: я вызывала недоумение, а скорее всего, насмешки в глянцевой и бизнес-тусовке, а среди феминисток так и осталась «той женщиной из Forbes». Как и большинство женщин, я выбирала из двух зол, но свобода жить и выглядеть так, как мне хотелось, того стоила.
Это штука, которой я очень горжусь, но проблема в другом: регулярно упрекая успешных женщин в том, что они демонстрируют «ошибку выжившего», я сама попала в ту же ловушку. Забыв с годами, сколько наглости и смелости мне понадобилось, чтобы преодолеть это общественное давление, и какие травмы пришлось проработать у психолога, я позволила себе обесценить трудности женщин, у которых так не получилось.
У кого что болит, та о том и говорит
Конечно, у меня профессиональная деформация. Я уже давно живу в новостной ленте, и на фоне бесконечной хроники насилия, сообщений о принятии закона о чайлдфри, запрета абортов, ущемления базовых прав афганок и иранок или нечеловеческих условий в женских тюрьмах в Беларуси, может показаться, что бьюти-буллинг — это какие-то проблемы привилегированных белых женщин и первого мира.
Так и есть. И поверьте, я в своем спиче на этой конференции напомнила участницам о том, что до гендерного равенства нам еще 300 лет вовсе не потому, что мы так долго будем краситься перед выходом на поле битвы за свои права. Но, с другой стороны, а так ли далеко друг от друга эти проблемы?
Взять тот же закон о чайлдфри — как только поправки были приняты, к делу тут же подключился фэт-шэйминг: на днях депутатка Госдумы Ирина Филатова заявила, что женщины в России не рожают из-за ожирения. И вес россиянок надо срочно начать контролировать, потому что это напрямую связанные вещи. Просто какая-то социальная акция: «Закрой рот и рожай»
Запреты в Иране и Афганистане тоже во многом связаны с контролем женского тела и того, что на нем надето. В тюрьмах Беларуси над заключенными издевались из-за менструации, белья и базовых гигиенических нужд. Но даже если убрать крайние формы несправедливости, посмотрите на последние «лайтовые» новости из телеграма «Косы»: вот история девушки, которой с 18 лет приходилось прятать и скрывать седину, пока она не нашла в себе силы противостоять общественной стигме; а «слишком красивая» стримерша вынуждена доказывать толпе комментаторов, что у нее правда есть диплом Гарварда; а самым одиозным фильмом осени, судя по всему, оказалась «Субстанция», которая метафорически говорит о бьюти-буллинге. Кстати, именно его смотрели в недавнем кино-клубе сообщества «Косы», если вы еще не там, присоединяйтесь.
Я часто повторяю и, простите, буду делать это снова и снова: даже если наши проблемы кажутся очень далекими друг от друга, в их корне лежат одни и те же механизмы подавления женщин в патриархальном обществе. Один из самых излюбленных инструментов — контроль над тем, как женщина выглядит и что делает со своим телом. Да, спектр давления очень разный, и я ни в коем случае не хочу сравнивать бытовой бьюти-буллинг и ужасные пытки над женщинами в тоталитарных странах. Но лично для себя я решила, что не буду обесценивать никакой опыт, даже если он мне знаком или кажется на первый взгляд незначительным.
Кстати, однажды на другой дискуссии, еще в Москве, я услышала от одной из экс-топ-менеджерок огромной российской компании в очень патриархальной индустрии, что она тоже в начале своей карьеры встала перед дилеммой дресс-кода — и выбрала кеды и худи, несмотря на все общественное давление. Так вот, на моей памяти она — единственная из женщин на таком уровне, которая могла вслух на работе говорить слова «феминизм» и «сексизм» и внедряла нереально прогрессивные для России принципы D&I в компании. И в реальном времени использовала свой ресурс для того, чтобы делать жизнь других женщин на работе на всех уровнях гораздо лучше.
А через несколько дней после той самой дискуссии, где я позволила себе усомниться в важности чужих переживаний, одна из участниц написала мне в личку, что наш разговор повернул в ней какие-то важные шестеренки — и теперь она все время думает, как может сделать лучше работу своих сотрудниц и помогать другим женщинам преодолевать гендерные барьеры.
И если мы, несмотря на все мировое безумие, доживем до пенсии, то обязательно будем как британка Хильда Уэст, которая решила набить себе на 100-летие татушку, или как замбийка Маргрет Чола, которая стала иконой стиля в 80 лет. Смотришь на них и думаешь: никогда не поздно стать свободными!
В общем, даешь всем девочкам любого возраста удобные кеды и худи, а там и до равенства удобнее бежать.