А девушка созрела?
Привет, меня зовут Юля Варшавская, я делаю Forbes Woman и дружу с «Косой», и это моя еженедельная рассылка о событиях в жизни женщин, которые показались мне важными.
Такая неделя, что даже не знаешь, с какой стороны подойти к снаряду — все провода наружу и так оголены, что точно взорвется. Но не поговорить сегодня о подкасте «Творческий метод» Насти Красильниковой, а главное — его последствиях для всего русскоязычного медиапространства, я не могу.
Если вас вдруг заблокировали на прошлой неделе во всех соцсетях и до вас каким-то чудесным образом (завидую!) не долетели хотя бы осколки этого мега-срача, то напомню, что 4 марта студия «Либо/Либо» выпустила новый сезон подкаста «Дочь разбойника», в котором три девушки — две Вики и Вера — рассказали об опыте насильственных отношений и груминга в подростковом возрасте с рэпером Оксимироном. Позже одна из героинь написала заявление в СК РФ. Подкаст вызвал огромную общественную дискуссию, которая не затихает до сих пор.
Помимо классического в таких случаях виктимблейминга и упреков в духе «а чего они сразу не пошли в полицию, не надо через 15 лет грязные трусы доставать», дискуссия развернулась и вокруг «возраста согласия». Внезапно выяснилось, что подростки подросткам рознь, да и вообще 23-летний мужчина может быть младше в душе, чем 16-летняя девочка в теле. Научная журналистка Ася Казанцева призвала не отвлекаться на подобные истории от обсуждения «настоящего зла», да и вообще в подростковом возрасте, по ее опыту, бывают уже очень зрелые девушки. А кто-то даже принялся ностальгировать о том, чем они в свои 15 лет занимались на советских подоконниках. Я уже не говорю о 100500 шутках о том, как Оксимирон стрижет собак.
При этом мне кажется совершенно нормальным желание людей, послушавших подкаст, задавать его авторам уточняющие вопросы и ждать объяснения тех вещей, которые остались недостаточно раскрытыми или непонятыми аудитории (особенно широкой). Так происходит вообще со всеми расследованиями последних лет, не только про насилие. Например, вот здесь эти вопросы в очень тактичной и деликатной форме задала музыкальная экспертка Анна Виленская. Но проблема в том, что большая часть авторов злобных комментариев, судя по всему, в отличие от Виленской, расследование не послушали и выводы сделали из краткого описания или чужих пересказов.
Но ладно комментаторы — за 15 лет в журналистике я смирилась с тем, что дальше заголовка дочитает редкая птица, — но в этот раз отличились даже некоторые коллеги, которые звали Настю Красильникову на интервью, не потрудившись сначала послушать ее расследование. Так, например, поступил ведущий The Breakfast Show Александр Плющев, и в итоге их напряженный разговор в эфире и последующие посты друг про друга в соцсетях только подлили масла в огонь.
Надеюсь, читатели моей рассылки, раз уж добровольно подписались на то, чтобы каждую неделю получать на почту простыню текста про женскую повестку, не относятся к категории «не читал, но осуждаю». Поэтому все, что вам нужно знать про Оксимирона и его действия в отношении девушек, вы можете узнать из самого подкаста. Выводы делайте сами. Я же сегодня хочу сформулировать несколько тезисов о том, что, на мой взгляд, этот подкаст (а точнее, реакция на него) рассказал не о рэпере, а о нас самих — об обществе, в котором мы живем, и о том, как мы до сих пор относимся к теме насилия над женщинами и к злоупотребления властью.
Но для начала я хочу выразить свою полную поддержку невероятно смелым и сильным героиням подкаста, самой Насте Красильниковой, великой воительнице за права женщин, а еще всем авторам проекта и команде студии «Либо/Либо», с частью которой я нежно дружу. Это важный дисклеймер — здесь я пристрастна и честно про это говорю. Но пристрастна я не в том смысле, что буду поддерживать своих дружочков в любой непонятной ситуации, а потому что слишком хорошо знаю, насколько это профессиональные, щепетильные, въедливые и порядочные люди и журналисты. И мое доверие формировалось годами в наблюдении за их работой.
А просто по-человечески я не представляю, как можно с таким достоинством выдерживать тот сумасшедший прессинг и хейт, с которым столкнулись две Вики и Вера, героини расследования, и сама Настя Красильникова. В общем, респект и поддержка.
Итак, что же мы узнали о себе из подкаста «Творческий метод»?
Девушка может и созрела, а мы — нет
Нам зачастую все еще проще согласиться с насилием, чем признать его
Один из самых поразительных аргументов в этой дискуссии звучал примерно так: «Как можно говорить о каких-то переписках девочек 15-летней давности, если в мире сейчас происходит реальное зло?». Удивительно, что такое количество очень умных и глубоко погруженных в политическую повестку людей, которые за несколько дней до выхода подкаста с таким ужасом реагировали на эпохальный разговор в Овальном кабинете, не видят прямой корреляции между тем насилием, злоупотреблением властью и виктимблеймингом, которые они наблюдают на больших экранах, и тем, что происходит с миллионами девочек и женщин, которые подвергаются насилию и абьюзу в своих домах, на улицах городов и даже в интернете.
Все это нам, женщинам, знакомо с пеленок и до пенсии. Использование безграничной власти, главенство силы над справедливостью, вечный страх перед непредсказуемыми действиями того, кто сильнее, аргументы в любом разговоре «я прав, потому что я прав по факту своего рождения». Мы с детства учимся с этим жить, осваивая то самое искусство переговоров, о котором так много говорят в последние месяцы: тут улыбнуться, там уступить, здесь — принять и не сопротивляться.
Мы, русскоязычные мужчины и женщины, вообще выросли в культуре всеобщего насилия, где и бить детей еще недавно считалось нормальным (даже полезным для развития). Кажется, что, признавая насилие над другими людьми, мы признаем, что над нами его тоже совершали, а это невыносимо. Но отрицая сегодня факт насилия в подобных дискуссиях, обесценивая насилие в отношении женщин в принципе, мы как будто соглашаемся жить в этой культуре и дальше. И потом не надо удивляться, что мы видим его в мировой политике: все это складывалось из миллиона ситуаций, где мы позволяли людям с властью злоупотреблять ею в отношении более уязвимых.
Многие люди не прорабатывают свои травмы и не ходят на терапию, поэтому не понимают, как можно изменить взгляд на свое прошлое
Еще один гениальный тезис: «А что же они только в 30 лет поняли, что с ними происходило?». Мне кажется, что задавать его могут только люди, которые никогда не ходили к психотерапевту: вообще-то возвращение в свои детство и юность — один из главных инструментов для понимания себя взрослых.
И да, я та самая девушка, у которой с 15 и до 29 лет были отношения с мужчинами намного старше и которая годами нормализовала эту ситуацию. Я считала, что в свои 15 могу быть равных отношениях с 23-летним, затем в 17 лет у меня был 33-летний партнер, а в 18 — завела роман с 37-летним профессором. В 19 лет я вышла замуж за 42-летнего мужчину. Я считала себя очень взрослой, не по годам развитой, а сверстников-мальчиков — глупыми детьми.
В 26 лет, в тяжелейшем депрессивном состоянии, без работы, с ребенком на руках, я оказалась в кабинете психотерапевта — и за следующие несколько лет я осознала, что на самом деле происходило со мной в эти 15, 17 и 19 лет, как мужчины в отношении меня злоупотребляли властью, а некоторые из них занимались грумингом. А еще я смотрю на свои фотографии тех лет — и, будучи взрослой женщиной и мамой, не могу себе представить, как могли взрослые мужчины испытывать сексуальное влечение к этой маленькой девочке.
Я прошла путь от яростной защиты отношений с большой разницей в возрасте до полного неприятия союзов, где один из партнеров слишком юный. Я не верю в то, что в таких отношениях старший партнер (ну бывают исключения, наверное) не соблазняется время от времени использовать свои власть и авторитет. И что они в принципе могут быть равноправными. Мне не страшно признать свой опыт травмирующим, я вижу в этом путь к психологическому здоровью.
Но, как очень хорошо сказала Настя Красильникова в одном из интервью, для многих женщин признать, что их собственный подростковый опыт был насильственным, слишком больно и даже невыносимо. Проще сказать, что героини ее подкаста преувеличивают или врут, чем признать свою собственную травму.
Мы были вынуждены слишком рано повзрослеть, и поэтому у нас размыты границы детства и юности
«А девушка созрела», — пела в наушниках Земфира как раз в мои sweet 16. И я думала: это же про меня, я созрела!». Мы и правда считали себя очень взрослыми — это, на мой взгляд, черта людей, которые выросли в СССР и на постсоветском пространстве. И это казалось нормальным. Но когда я стала путешествовать по Европе, я постоянно сталкивалась с тем, что мои ровесники проходят совершенно другие этапы развития.
В России девушки моего поколения зачастую в 20 лет уже хорошо зарабатывали и строили карьеру, потому что выходили на первые подработки (хоть в магазин, хоть курьером) еще в 14-15 лет. В это время мои европейские и американские друзья жили жизнь нормальных подростков. И когда в 22 года я, сильно беременная, однажды оказалась в гостях в классической итальянской семье с тремя детьми (именно детьми) от 25 до 35 лет, я впервые осознала, насколько мы поломаны этим ранним взрослением. Итальянцы смотрели на меня с грустным недоумением.
При этом мы — еще цветочки. Я выросла на историях старшего поколения: как они начинали работать в раннем детстве, чтобы выжить в годы войны. До сих пор помню, как бабушка в подробностях рассказывала, что она в свои 5-7 лет «ходила через весь лес в школу» и потом подрабатывала после уроков, чтобы семья не голодала. У предыдущих поколений не было даже нормального детства, не то что пубертата.
Но мы живем в новых реалиях, когда зумеры и тем более альфа иначе проходят все этапы взросления, поэтому оценивать их с точки зрения «я пешком через лес ходила, а еще нас пороли, ничего, зато людьми выросли» кажется мне очень вредным.
Подростков в российской культуре вообще часто демонизируют — это какие-то ужасные существа, которых родителям надо «просто пережить». Хотя на самом деле их нужно изучать, поддерживать и оберегать от очевидных рисков. Ну, например, рассказывать им о том, что такое груминг и почему не надо переписываться в соцсетях со взрослыми дядями, которые просят прислать фотку в стрингах. Вместо того, чтобы бегать по соцсетям и писать в комментариях, что в 16 лет девочки уже очень развитые и хотят исследовать свою сексуальность. Про это, кстати, написан отличный пост Екатерины Мень — всем рекомендую ознакомиться.
Мы веками росли в культуре, нормализирующей и поощряющей отношения взрослых мужчин и очень молодых женщин
Ну здравствуй, вся мировая литература! В каждой девочке, выросшей на Пушкине и Толстом, есть немного вируса «Наташи Ростовой», которая влюблена в своего «Болконского». К сожалению, мечтая найти в реальной жизни своего глубокого, загадочного Базарова, мы поднимали глаза от книжки — и натыкались взглядом на какого-нибудь потрепанного репетитора с влажными ладошками.
Вообще надо признать: идея о том, что людям не стоит жениться до 18 лет, — относительно новая. А вот идея, что женщину можно выдавать замуж с 14-15 лет, как раз уходит корнями глубоко в историю. Романтизация отношений очень зрелых мужчин (35-40 лет) с совсем юными девушками имела сугубо практический характер: в патриархальном, традиционном обществе это было выгодно чисто экономически. К 35 годам мужчина успевал «нагуляться», вступить в право наследования, и ему была нужна послушная жена с хорошими репродуктивными функциями.
Со временем все это обросло влажными фантазиями о том, как «опытный мужчина научит тебя всему», зато потеряло какой-либо экономический смысл: сегодня женщины работают наравне с мужчинами, вступают в отношения и тем более выходят замуж значительно позже. И сколько бы российские чиновники ни советовали современным россиянкам рожать в 16, а из телевизоров ни транслировались шоу про беременных подростков, я сильно сомневаюсь, что девочки-зумеры и альфы клюнут на это.
Хорошие новости тоже есть: с момента прихода MeToo в Россию в 2020 году мы очень выросли и стали более лучше.
Ладно, не все так плохо. Я очень обрадовалась, когда Настя Красильникова и героиня ее расследования Вера в разных интервью сказали, что позитивной и поддерживающей реакции все-таки больше. А Вера отметила, что видит большую разницу между реакцией на ее пост про Оксимирона в 2021 году (тогда она впервые сделала информацию о его абьюзивном поведении публичной) и сейчас. Многие мужчины, особенно среди моих знакомых, поддержали Настю и девушек. Причем от некоторых я, честно говоря, даже не ожидала, зная их скептическое отношение к #MeToo и феминизму в целом. Это настоящий прорыв.
Конечно, мы пока не умеем экологично и без взаимных обвинений и истерики обсуждать тему насилия — выше я попыталась сформулировать, почему так происходит. Но мы учимся, и такие подкасты и реакция на них аудитории — это болезненные, но необходимые шаги в процессе обучения.
Для меня самыми важными были в подкасте слова Веры, которая призналась, что в последний момент испугалась и передумала участвовать в расследовании. Но потом поняла, что она делает это не для мужчин — чтобы они все наконец-то поняли и исправились, — а для других женщин. Потому что, как пела в той же песне Земфира, на самом деле «ей проще не сказать, ей проще быть немой». И наша задача — создать для женщин безопасное пространство для этого травмирующего разговора. Иначе мы так и будем жить в мире, где царит насилие, а прав будет тот, у кого есть власть.